где-то конечно юмор и отжиг стоят на равных... Но Отжиг это не клон Юмора! Давай разовъём тему: Что есть Юмор? Что есть Отжиг? Сравним и сделаем общий вывод? :)
Анка_без_пулемета, отжиг-это один из подвидов юмора...не зна зачем было создавать отдельно подфорум, когда можно было просто создать его в юморе...или ты считаешь что отжиг не есть форма юмора?
На мой взгляд отжиг - это выплеск эмоций, но не всегда выплеск эмоций положительных. С какой - то стороны юмор бывает "белый" (добрый, позитивный) и "черный" (циничный, негативный) и отжиг тоже бывает "белый" и "черный". Вот здесь, тогда я с тобой уже согласилась., в том что отжиг - это один из подвидов юмора! Хочу поделица тем, что всё чаще меня посещают сомнения, создан этот раздел, для того чтобы писать художественные мазы, начиненные искрометным юмором, хоть будь он "черный" или "белый". Или может для того, чтобы когда уже совсем делать становица нечего, акромя как занимаца копирайтерством, ресурс удава весь сюда перекачать... Вывод: поместить отжиг в юмор, это могло бы быть очень разумным решением. хотя конечно, это не нам (ни тебе, ни мне) решать... Мы лишь сделали свои личные выводы.
Тема говорит сама за себя, в начале не большая статья Константина Глинка, жаль что не полная... Юмор представялет собой настоящую загадку. (Robert Latta) Смешное является одной из неразгаданных проблем философии. (Monro) У нас по-прежнему нет удовлетворительной общей теории смешного. (Morreall) Юмор является всеохватывающей чертой человеческой жизни ... но его природа ускользающа. (LaFollett & Shanks) ... теория юмора - трудный орешек. (Станислав Лем) Сокровенная тайна смеха ... лежит за горизонтом современной науки. (А.Лук) Юмор - один из элементов гения. (Гёте) Что мелко в серьёзной форме, то может быть глубоко в остроумной. (Г.К.Лихтенберг) Желание писать о смешном свидетельствует о том, что чувство юмора у вас утрачено безвозвратно. (Бернард Шоу) Предисловие Если какой-нибудь философ посмеет утверждать, что смех так же необходим для существования человечества, как инстинкт самосохранения или секс, он рискует оказаться объектом насмешек. Шуточки, анекдоты, хохмочки, карикатуры принято считать чем-то второстепенным, не оказывающим существенного влияния на нашу жизнь или пути исторического развития. Но если непредвзятый читатель возьмёт на себя труд подвергнуть этот вопрос критическому рассмотрению, он несомненно увидит ошибочность этого мнения. Сколько времени человек может прожить без таких существенных для его выживания вещей, как пища или питьё? Промежутки между приёмами пищи составляют несколько часов, но могут быть растянуты до десятков дней без особого вреда для здоровья. Человек может не пить продолжительное время. Люди могут обходиться довольно продолжительное время без секса, иногда – по нескольку часов. Есть люди, включая величайших гениев, которые никогда в жизни не вступали в сексуальные отношения. Но можно ли найти людей, которые могут всю жизнь обходиться без смеха? Несомненно, если такие люди и были бы обнаружены, то в гораздо меньшем количестве, чем девственницы и девственники. Как часто мы смеёмся? Раз в месяц? Раз в неделю? Люди сталкиваются со смешным или сами придумывают что-то забавное ежедневно, несколько раз в день, а чаще - десятки раз в день. Мы уделяем смешному несравненно больше времени, чем сексу или приёму пищи. Мы острим, как дышим – постоянно. Но исследованиям смешного человечество уделило во много раз меньшее внимание, чем написанию книг по кулинарии, или по приготовлению освежающих напитков, или пособиям по сексу. Количество, впрочем, вполне компенсируется качеством. Практически все крупные философы прошлого исследовали вопросы смешного. Они посвятили этой загадке бесчисленные часы размышлений. Но загадка так и осталась загадкой. За тысячелетия им удалось приблизиться к разгадке, но решение ускользало. Механизм смешного скрыт от нас таким же туманом, как и для наших предков. Вполне возможно, что разгадка содержится в настоящей работе. Много лет назад автор пришёл к неожиданному и простому решению. Он понял, почему одна ситуация или фраза заставляет нас растягивать рот в улыбке или дико хохотать, а другая, составленная из тех же слов и несущая точно такую же информацию, оставляет нас безучастными. Автор понял и проанализировал имеющиеся классификации смешного и бесчисленное количество шуток, анекдотов и пр. Он нашёл логику смешного и пришёл к выводу о том, что возможна его количественная оценка. Автор вполне отдаёт себе отчёт, что теория эта может вызвать нарекания и критику со стороны читателей. Автор и сам видит её недостатки и неизбежную субъективность. Но в ней есть и сильные стороны, с которыми будет интересно ознакомиться заинтересованному читателю. Читателю будет предложена концепция, основанная на тех же принципах, что и общепринятые научные теории. Эти принципы – проверяемость, объективность и количественная оценка. Автор будет считать свою задачу выполненной, если после чтения настоящего исследования, читатель воскликнет: “Тут нет ничего нового! Да кто же этого не знал!” И это явится высшим признанием. 1. История вопроса Когда человек начал создавать памятники письменности, средства её отображения были весьма дороги. Наши предки предавали папирусу, глиняным табличкам и наносимым на скалах петроглифам только самые важные события своей жизни. Мы вправе были бы ожидать, что такой малозначащий предмет, как юмор, останется за скобками дошедшей до нас письменности. Мы не могли бы сделать из отсутствия письменных памятников достоверный вывод о том, что смешное было нашим предкам чуждо. Удивительно, но такие памятники остались и первые из них можно датировать временами египетских фараонов. Первым в ряду выдающихся философов, уделившим внимание изучению смешного, принято называть Платона (427-348 до Р.Х.). Основатель философии не обошёл вниманием несерьёзный предмет. И его мнение о предмете оказалось отрицательным. Платон не нашёл в юморе ничего хорошего. В трактате “Республика” он рассмотрел отрицательные последствия безумного смеха. В “Филебусе” смешливому человеку приписываются только пороки. Смешливые люди представляются себе более богатыми, красивыми, умными, чем они есть на самом деле. Платон считал юмор негативным явлением, ибо чувство это основано на злобе и зависти, в особенности смех, вызванный несчастьем или неудачей других, или насмешки над стоящими ниже по положению. Платон не сделал попытки объяснения природы смешного, но пришёл к весьма важному выводу о том, что смех может иметь серьёзные последствия, в том числе для жизни целого государства. Как таковой, смех был Платоном осуждён. Ошибался ли великий философ в свое оценке? Ниже мы увидим, как он был прав. Многие мыслители и писатели приходили к той же мысли. Е.Замятин в “Мы” написал: “… смех – самое страшное оружие: смехом можно убить всё – даже убийство”. Действительно, смех, памфлеты, карикатуры, целые литературные произведения использовались в политической борьбе и часто с разрушающей силой. В нашей памяти свежи события российской перестройки, когда легкопёрые журналисты высмеивали серьёзных политических деятелей и успешно выставляли их в смешном виде, способствуя смене политических режимов. Приведём свежую цитату из недавно изданной книги Елены Трегубовой “Байки кремлёвского диггера”, 2003. Елена принадлежала к так называемой Московской хартии журналистов, которую они сами называли “масонской ложей”. Хартия эта собиралась на квартире внучки первого сталинского наркома иностранных дел Литвинова, ныне – британской подданной, журналистки ВВС Маши Слоним. Маша к тому времени стала уже не Литвиновой и не даже не Слоним, но леди Филлимор. Там и обсуждалось что и о чём читать гражданам России. Елене Трегубовой пришлось сопровождать президента России В.Путина в его предвыборных поездках. Понятно, что во время этих поездок решалась судьба государства. А вот как понимала свою роль в этом мероприятии Елена Трегубова (стр. 263): “... хорошие журналисты всё равно умудрялись писать смешные репортажи об этих безмозглых поездках. А официальные журналисты ... ничего, кроме унылой верноподданнической скукотени, выдавить из себя не могли. А её-то как раз никто и не читал”. И в самом деле, о чём было писать Трегубовой, если “... фантазии главного кандидата страны ограничивались” такими маловажными предметами, как “истребитель “Су”, “Волга”, “Камаз”, трактор”. И известный российский политик Немцов даёт материалам Трегубовой высокую оценку (стр. 264): “Репортаж класный – здесь все в Москве ржут над ним!” Да и при других режимах высмеивание правителей является постоянным желанием подданных. Опасности, ожидаемые на пути реализации этого желания, редко кого останавливают. Аналитики замечают, что анекдот интересен лишь тогда, когда за него можно попасть в тюрьму. Аристотель (384-322 до Р.Х.) в “Риторике” рассматривал шутки как форму образованного высокомерия. Он отмечал две основные черты комического: “Смешное – это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее вреда и ни для кого не пагубное”. Ниже мы выскажем взгляд о том, что великий философ был прав лишь наполовину, именно, на первую половину своего определения. Аристотель был первым, кто ввёл понятие об эффекте неожиданного или триггерного смеха. Эта идея была прочно забыта его последователями и нашла поддержку только через две тысячи лет в работах Канта и Шопенгауэра. В отличие от Платона Аристотель допускал, что в умеренных количествах юмор может быть полезным. Своё объёмистое сочинение посвятил изучению юмора Квинтиллиан. Средние века не были лучшим временем для исследования такого радостного явления как юмор и следующий период активности исследований этого вопроса пришлось ожидать до начала Возрождения. Томас Гоббс (1588-1679) развил взгляд Платона и Аристотеля о том, что смех имеет отношение к превосходству над окружающими. В “Левиафане” Гоббс пишет, что человечество находится в постоянной борьбе за власть и не должно удивлять, что он отдаёт победу смеющемуся. Гоббс высказал плодотворную идею о том, что смех является выражением внезапного триумфа, происходящего от внезаного же чувства превосходства над окружающими или над своим прошлым. Иммануил Кант (1724-1804) в “Критике чистого разума” утверждал: “Смех является эмоцией, возникающей из неожиданного превращения напряжённого ожидания в ничто (т.е., при произнесении ключевого слова, “соли” анекдота, наше предчувствие об ожидаемом продолжении не исполняется). Например, рассказ о человеке, который от горя поседел в одну ночь, не вызовет смеха, даже если мы ему не поверим (переход в противоположность). Но рассказ о человеке, который пережил такое несчастье, что у него от горя поседел... парик, заставит нас смеяться (переход в ничто). Остроумная шутка должна содержать в себе нечто такое, что мы сперва принимаем за истину, ввести нас в заблуждение, а в следующий момент обратиться в ничто. Таков механизм, включающий реакцию смеха, - полагал Кант. Он разобрал психологическую ситуацию, вызываемую восприятием остроумных высказываний. Правда, он так и не определил термин "ничто". Из приведённых примеров можно было бы заключить, что кантовское ничто - это обычная нелепость. Но ведь не всякая нелепость смешна и остроумна. Для того чтобы вызвать смех, нелепость должна быть преподнесена особым образом, который Кант четко проанализировал. Он первым отметил, что определённая структура мысли ("игра идей") может вызвать смех. Во второй половине XIX века Герберт Спенсер вновь обратился к структуре ситуаций, вызывающих смех. По Спенсеру, смех может быть вызван различными чувствами, не всегда приятными (сардонический и истерический смех). Сильные эмоциональные встряски приводят к накоплению избытка нервной энергии. Волна энергии ищет выхода и в первую очередь освобождается через те мышцы, которые из-за малой массы обладают малой инертностью: мышцы рта, мимические мышцы, речевой аппарат, дыхательную мускулатуру. Если этих каналов оказывается недостаточно для разрядки нервной энергии, то используются и другие двигательные каналы, и все тело начинает подергиваться в судорогах. Таков механизм смеха, вызываемого простыми чувствами. Смех при восприятии комического Спенсер объясняет по-другому. Комическое непременно означает какую-то несовместимость, но эта несовместимость должна носить нисходящий характер. Иными словами, в комической ситуации мы ждем чего-то большого, а обнаруживаем маленькое. Это и есть нисходящая несовместимость. В противном случае, если вместо ожидаемого маленького обнаруживается неожиданно большое, то возникает чувство удивления от восходящей несовместимости. Артур Шопенгауэр (1788-1860) развил эту идею в так называемую “Теорию абсурда”. По Шопенгауэру смех возникает из распознавания несоответствия между физическим ожиданием и абстрактным представлением некоторых вещей, людей или действий, концепция, восходящая к Аристотелю. Успех в распознавании абсурда, осознание несовпадения между понятием и реальным объектом есть, по Шопенгауэру, причина смеха. Идея эта, как мы увидим, весьма близка к предлагаемой в настоящем исследовании концепции, но неспособна объяснить главное: почему абсурд не всегда смешон, что отличает смешной абсурд от несмешного. Хотя Шопенгауэр претендовал на окончательное решение проблемы остроумного и глупого, его трактовка, по всеобщему мнению, оставляет много неясного. Зигмунд Фрейд и его последователи внесли значительный вклад в рассмотрение смешного. В работе “Остроумие и его отношение к бессознательному” (1905) Фрейд, изучив большинство доступных ему тогда работ о смехе, дал психологическую оценку остроумия. Он пришёл к следующему выводу: “Удовольствие от остроты вытекает для нас из экономии затраты энергии на упразднение задержки, удовольствие от комизма — из экономии затраты энергии на работу представления, а удовольствие от юмора — из экономии аффективной затраты энергии”. Мы не будем заниматься разбором работы Фрейда, так как критиков у него хватало и без нас. Фрейд всегда страдал от упрощённой оценки его работ. По Фрейду “...юмор является средством получения удовольствия, несмотря на препятствующие ему мучительные аффекты. Он подавляет развитие аффекта, занимает его место. Условие для его возникновения дано тогда, когда имеется ситуация, в которой мы сообразно с нашими привычками должны были бы пережить мучительный аффект, и когда мы поддаемся влиянию мотивов, говорящих за подавление этого аффекта. Следовательно, человек, которому причинён ущерб, может получить юмористическое удовольствие в то время, как человек непричастный смеётся от комического удовольствия. Удовольствие от юмора возникает в этих случаях — мы не можем сказать иначе - ценою этого неосуществившегося развития аффекта; оно вытекает из экономии аффективной затраты”. Идеи Фрейда нашли последователей. Д.Флагел в словаре по социальной психологии (статья "Юмор и смех") сместил акцент на значимость культурных традиций и положение социальных групп. Освобождение энергии, связанное с юмором и смехом, связано с разрушением социальных запретов. Примерно такую же точку зрения высказал и М.Чойси (“Страх смеха”), считая смех защитной реакцией против страха запрета. Человек, по его мнению, при помощи смеха преодолевает страх перед отцом, матерью, властями, сексуальностью, агрессией и так далее. Смех, таким образом, приравнивается по своему социальному значению к искусству, неврозам, алкоголизму. Е.Крис (“Развитие Эго и комизм”) полагал комизм не просто средством освобождения энергии, но также возвращением к детскому опыту. Д.Левайне а затем и Р.Косер распространили этот тезис на социальное поведение в целом, утверждая, что юмор и смех всегда содержат некую агрессивность, независимо от того, направлены ли они на определенный объект или нет. В противовес им М.Истмен, (“Острота и бессмыслица: ошибка Фрейда”), полагал, что существует такой “раздел” юмора, как бессмысленные шутки. Да и народный юмор, по его мнению, не совсем вписывается в свой агрессивный подтекст. Так называемый детский анекдот, по Истмену, вообще отвергает тезис об агрессивности юмора. Он полагал, что юмор, помимо сексуальной и агрессивных причин, может являться простым желанием человека уйти от неприятной ему реальности. Ludovici вслед за Платоном нашёл нечто “зловещее” в природе юмора. “Во всём Новом Завете, - писал он, - нет ни единой шутки,.. смех в Библии почти всегда выражает презрение, но не веселье” (за единичными исключениями в Книге Псалмов и Иова). Наиболее последовательным приверженцем идеи агрессивной природы юмора был Albert Rapp (“The origin of Wit and Humor”, New York: Dutton, 1951). Анри Бергсон (1859-1941) в трактате “Смех. Эссе о сущности комического” внёс существенный вклад в рассмотрение социальной сущности смешного. В отличие от Платона Бергсон определяет главную функцию смеха как исправление общества. По Бергсону смех теряет своё значение вне социальной группы. Этот взгляд поддерживается почти современными исследователями. Бергсон добавляет, что смешное связано либо с человеческим, либо с чем-то, относящимся или могущим быть отнесённым к человеку. “Пейзаж, - пишет Бергсон, повторяя высказанную ранее мысль Н.Г.Чернышевского, - может быть красив, привлекателен, великолепен, невзрачен или отвратителен; но он никогда не будет смешным”. Бергсон утверждает, что “смешно не бывает одинокому”. Бергсон отталкивался от определения Теофиля Готье, который назвал комизм логикой нелепости. Он пришёл к выводу, что “многие теории смеха сходятся на подобной же мысли. Всякий комический эффект должен заключать в себе противоречие в каком–нибудь отношении. Нас заставляет смеяться нелепость, воплощённая в конкретную форму, “видимая нелепость”, или кажущаяся нелепость, сначала допущенная, но тотчас же потом исправленная, или, наконец, то, что нелепо с одной стороны, но естественно объяснимо — с другой, и т.д.” Бергсон считал, что несмотря на то, что “все эти теории заключают, несомненно, известную долю истины; но, прежде всего, они применимы только к некоторым, довольно грубым комическим эффектам, и даже в тех случаях, когда они применимы, они ... упускают из виду самый характерный элемент смешного, именно совершенно особый род нелепости, который комическое содержит, когда оно вообще содержит в себе нелепость. Достаточно взять одно из этих определений и составить комические эффекты по его формуле: чаще всего комический эффект не будет заключать в себе ничего смешного. Нелепость, встречаемая иногда в комическом, не есть любая нелепость. Это нелепость вполне определённая. Она не создаёт комическое, она, скорее, происходит от него. Она есть не причина, а следствие — следствие совершенно специальное, в котором отражается специальная природа вызвавшей его причины. Мы знаем эту причину. Нам не будет, следовательно, трудно теперь понять и следствие”. Но действительной причины ни Бергсон, ни последующие исследователи так и не назвали. Они приблизили нас к разрешению загадки, но не нашли его. Robert R. Provine, автор книги “Laughter. A scientific investigation. 2001) провёл экспериментальное исследование положения Бергсона о социальной природе юмора. Он предложил 72-м студентам вести дневник смеха, то есть, фиксировать случаи, когда они смеются и отмечать, смеялись ли подопытные в компании или пребывая в одиночестве. Оказалось, что студенты смеялись чаще, когда они находилсь в обществе. Намного чаще, примерно в 30 раз. Provine, вслед за Бергсоном, приходит к выводу, что смех в одиночестве, без аудитории, практически не существует. Венгерский мыслитель Артур Кестлер в “Акте творения” и Джон Морреал оспаривали взгляды Бергсона о социальной роли смешного: “если я обнаружил кегельный шар в холодильнике, эта нелепая ситуация может показаться мне смешной, хотя я и не рассматриваю этот шар как личность”. Кестлер полагает, что смех — деятельность без какой–либо полезной цели, совершенно не связанная с борьбой за выживание. Смех - это уникальный (роскошный!) рефлекс, не имеющий определенной биологической цели. Этот роскошный рефлекс играет большую роль в нашем умственном и физическом здоровье. Более того, смех принимает участие в нашей борьбе за выживание и в борьбе с нашими невзгодами. Смех созидает, освобождает, обновляет. Он избавляет нас от страха, сковывающего нашу свободу. Не обошёл своим внимание проблему смешного и автор одной из самых противоречивых теорий позапрошлого века - Чарльз Дарвин. В книге "О выражении эмоций у животных и человека" он высказал свои соображения о роли и значении смеха как реакции приспособления организма к окружающей среде и эволюции смеха.
Продолжение... Дарвин подробно разбирает анатомию лицевых мускулов людей и приматов, а также анализирует звуки смеха. У большинства представителей животного царства голосовые сигналы используются, чтобы привлечь представителей противоположного пола. Они используются также, чтобы выразить радость при встрече родителей с детёнышами, при встрече членов дружественного сообщества (стадо). Звуки удовольствия должны ясно отличаться от криков ужаса. Так оно и есть на самом деле: вопли несчастья характеризуются длинным непрерывным выдохом и коротким вдохом, а при смехе - наоборот: вдох непрерывный и достаточно длительный, а выдохи короткие и прерывистые. Роль мимической компоненты в смехе, в частности, растягивание губ в стороны, состоит в увеличении резонирующей полости рта, и это обеспечивает достаточную силу звукового сигнала. Существует целый ряд градаций смеха - от чуть заметной улыбки до гомерического хохота. Улыбка - это первая ступень смеха. Дарвин объясняет её так: чтобы издать звук удовольствия, необходимо растянуть углы рта. Но если удовольствие недостаточно сильное, то осуществляется только первая часть реакции - растягивание углов рта, а до звуков дело не доходит. Так улыбка превращается в самостоятельное выражение удовольствия - у всех народов во всём мире. Джон Локк в трактате "Опыт о человеческом разуме" сделал попытку провести различие между остроумным высказыванием и просто суждением. Остроумие, по Локку, лежит прежде всего в сближении идей и в их объединении, быстром и разнообразном, которое дает ощущение удовольствия. Дж. Эддисон, уточняя взгляды Локка, отметил, что не всякое объединение идей остроумно, а лишь неожиданное. Кроме того, в основе остроты может лежать не только сходство идей, но и их противоположность. Свои мысли об остроумии высказал и Гегель в "Науке логики". Гегель подошёл к анализу остроумия как формы мышления. Остроумие схватывает противоречие, высказывает его, приводит вещи в отношения друг к другу, заставляет "понятие светиться через противоречие", но не выражает понятия вещей и их отношений. Таким образом, "светящееся противоречие" между сущностью и явлением есть то общее, что присуще всему остроумному. Но едва ли можно считать, что этой формулой Гегель исчерпал природу остроумного. Слова "светящееся противоречие" сами нуждаются в расшифровке. Михаил Бахтин предложил свою интерпретацию смеха и народной культуры. Его работа “Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса” предполагает существенную реконструкцию нашего художественного и идеологического сознания. У Бахтина мы находим культурное объяснение малоизученной традиции народного юмора и форм смеха в различных сферах человеческого творчества. Пока египтяне создавали пирамиды, а греки создавали театр, народная культура создала карнавал. Карнавал и праздничный смех играют важнейшую роль в истории комического. Официальная средневековая культура характеризуется исключительно серьёзными тонами. Серьёзность считалась единственным способом выражения правды и вообще всего важного и ценного. Однако смех, по Бахтину, столь же универсален, как и серьёзность. Он несет в себе историю общества и концепцию мира. В эпоху Ренессанса смех стал выражением нового, свободного, критического и исторического облика эпохи. Смех всегда противостоял страху. Ренессанс сформировал новую нравственность. Уже в средневековом комизме было предчувствие: грядёт победа над страхом. Через смех человек преодолевал страх. Однако в средние века преодолевался только внешний страх. Ренессанс, полагал Бахтин, преодолел и внутренний. Русскоязычному читателю хорошо знакома книга Александра Лука “О чувстве юмора и остроумии, 1977”. На протяжении многих лет практически ни одна работа отечественного исследователя, занимавшегося вопросами смешного, не обходилась без упоминания о его обстоятельной работе. Лук был первым автором советского периода, проделавшим работу по систематизации теорий смешного и высказавшим ряд самостоятельных глубоких суждений. Ему принадлежит и оригинальная класификация приёмов, вызывающих смех. Интересны работы А.Дмитриева (Социология юмора. Очерки, 1996), A.Архиповой (Анекдот и его прототип: генезис текста и формирование жанра, 2003), Е. и А. Шмелевых (Фоновые знания в русском анекдоте), находящееся в сети исследование М. Войнаровского. Литературно-эстетическими проблемами комического занимались Ю.Борев (О комическом, М" "Искусство", 1957), Д. Николаев (Смех - оружие сатиры, М" "Искусство", 1962), В. Фролов (О советской комедии, М" "Искусство", 1954), Б. Минчин (Деякi питания теориii комiчного, Киев, 1959), Я.Эльсберг (Вопросы теории сатиры, М" 1957), В.И.Карасик (Анекдот как предмет лингвистического изучения). Любителям меткого русского слова может быть рекомендовно объёмистое исследование Владимира Санникова “Русская языковая шутка. От Пушкина до наших дней”, Москва, 2003. Особое место в ней уделено исследованию каламбура. Работы Л.Карасёва появились в конце 80–х - начале 90–х гг. прошлого столетия в ряде российских, французских и польских изданий. В них предлагалась новая концепция юмора и смеха. Основной её смысл состоит во взгляде на смех как на целостный культурно–исторический и онтологический феномен, раскрывающий свой смысл при сопоставлении его с окружающими его символами. А. Дмитриев считал, что концепцию Л.Карасёва можно назвать “смысловой”, так как в основе всех построений автора лежит гипотеза о смехе, как о символическом целом, развивающемся по своим внутренним законам. Автор относит вопрос о возникновении чувства смешного к области, выходящей за границы того, что можно назвать собственно “научным знанием”. Мы ничего не можем сказать о происхождении смеха, подобно тому, как нам ничего достоверно и точно неизвестно о происхождении всех остальных компонентов, составляющих квинтэссенцию человеческой деятельности и чувственности - языка, мышления, ритуала, мифа и т.д. Именно поэтому проблема происхождения смеха не может рассматриваться отдельно, изолированно. Да и сам смех возникает одновременно с языком и мышлением. Что же касается динамики этого процесса, то Л.Карасев придерживается точки зрения, согласно которой смех появляется “сразу”, “мгновенно” вместе со всеми остальными важнейшими элементами человеческой культуры (сходной точки зрения, например, на происхождение языка придерживаются многие лингвисты). Смех возникает как единое целое, как сложившееся качество и уж затем - как целое - начинает развиваться, обогащаться и т.д. Согласно Карасёву, все видимое многообразие различных проявлений юмора и смеха принципиально сводимо к двум основным типам. Первый тип смеха связан с ситуациями, когда человек выражает свою радость, телесное ликование, “телесный” или “витальный” энтузиазм. Этот тип Карасёв называет “смехом тела” и относит к разряду состояний, которые характерны не только для человека: нечто похожее можно увидеть и у животных, которым также знакомы радость игры и физическое удовольствие. Второй тип связан с собственно комической оценкой действительности. Этот вид смеха может включать в себя и элементы только что названного типа, однако его сущность в том, что он представляет собой соединение эмоции и рефлексии. Этот тип получил у него наименование “смеха ума”. Если первый тип - “смех тела” - по преимуществу относится к “низу” человеческой чувственности, то второй - “смех ума” - к её “верху”. Это область рефлексии, парадоксальной оценки, сфера проявления остроумия. “Упрощая дело, - замечает Л.Карасев, - можно сказать, что смеха два, а плач один”. “Смех ума” - это тот самый смех, который имел в виду Аристотель, когда писал о способности смеяться, как о специфической черте человека, отличающей его от животного. Пожалуй, этими работами русскоязычная, равно, как и переведённая на русский язык часть исследований ограничивается. Англоязычная литература несравненно более многочисленна и автор должен признаться, что сумел ознакомиться со значительной, если не с большей частью этой сокровищницы мысли по обзорным работам других авторов. Смех представляет собой гораздо более доступный предмет для изучения, чем предметы, изучаемые другими, в частности, естественными науками. Он всегда с нами, всегда доступен и не стоит ни копейки. Тем не менее, практические исследования смешного начались чуть более 100 лет назад. Исследованиями вопроса начали заниматься не только философы, но и социологи, психологи, лингвисты и профессиональные комедианты: писатели, артисты, журналисты. Г. Стенли Холл, основатель американской психологии, принимал участие в составлении вопросника для исследования щекотки в 1897 году. Очевидно, он пользовался известным определением щекотки как способа добычи смеха вручную. Несвязанные между собой исследования включают: интроспективный анализ Мартина (1905), памяти на смешные ситуации (Хейм, 1936), стимулы, вызывающие смех (Камборопулу, 1930), детский смех (Кендерлин, 1931, Динг и Джерсилд, 1932 и исследования развития смешного (Вэшберн, 1924, Вилсон, 1931). Интенсивность исследований возросла в 70-х и 80-х годах, когда были организованы международные конференции по юмору, первая из которых была проведена в Cardiff, Wales, 1976, и опубликованы книги, подводящие итоги предыдущим исследованиям. В настоящее время издаётся ряд периодических изданий, в том числе Международный Журнал Юмора. Виктор Раскин, работающий в настоящее время в Purdue University, предложил так называемую семантическую теорию юмора (Victor Raskin, Semantic Mechanisms of Humor. - Dordrecht: Reidel, 1985), развитую вслед за ним Сальваторе Аттардо (Linguistic Theories of Humor. 1994). Книги этих авторов изданы ограниченным тиражом и в сети недоступны. Нам удалось ознакомиться с этими работами благодаря любезности авторов. “Целью семантической теории юмора, как сформулировал её автор, являлось определение условий, которые являются достаточными и необходимыми, чтобы текст был смешным”. Согласно идеям этих авторов (впервые изложенным еще Артуром Кестлером в “Act of Creation”), юмористический эффект возникает при внезапном пересечении двух независимых контекстов в точке бисоциации: “Бисоциация – ситуация пересечения в сознании воспринимающего двух независимых, но логически оправданных ассоциативных контекстов”. Нам смешно, когда два контекста, совершенно друг другу чуждые, благодаря бисоциации начинают казаться нам ассоциированными - так возникает когнитивный диссонанс, который компенсируется реакцией смеха. Как распознаётся комический эффект? Согласно когнитивным теориям наша память хранит сведения в виде структур, который Минский назвал фреймами, а Раскин и Аттардо – скриптами. Фрейм или скрипт – это структурированное описание типичных признаков объекта. Раскин полагает, что в основе юмористического эффекта лежит столкновение контекстов, а не простого языкового смысла. Согласно этой теории юмористический эффект возникает, если имеют место следующие условия: а) текст обладает несовместимостью, частичной или полной; в) две части текста противоположны в определённом смысле. Раскин полагал, что "Any humorous text will contain an element of incongruity and an element of resolution". Отличие теории Раскина от предшествующих заключается в том, что он придал понятию противоположности универсальный семантический смысл. Аттардо дискутировал с Раскиным и приводил аргументы в пользу того, что эта теория подпадает под категорию теорий несовместимости (см. ниже). Результатом этой дискуссии явилась их совместная работа “General Theory of Verbal Humor” (1991). Книга Сальваторе Аттардо и готовящаяся к выходу его статья (“The linguistics of Humor”, 2004) являются достаточно полным исследованием различных теорий юмора со времён древнегреческих философов до наших дней. Они включают публикации не только на английском, но и многих других языках. Книга и статья Сальваторе Аттардо содержат колоссальное количество материала и достаточно полно отражают достижения сoвременной науки в этом направлении. То, что не содержится в работах Аттардо, может быть найдено в работе Thomas C. Veatch “A Theory of Humor, Humor, the International Journal of Humor Research, May, 1998”, которая имеется в сетевом варианте. Она также содержит огромное количество материала, в том числе полный обзор всего, что было опубликовано когда-либо на английском языке. К этому источнику мы с удовольствием направляем любознательного читателя: (http://facstaff.uww.edu/shiblesw/humorbook/h8 theory.html). В качестве дополнительных библиографических источников укажем на работы Ceccarelli (1998) и сетевой источник: http://www.uni-duesseldorf.de/WWW/MathNat/Ruch/research&people.html. Количество теорий юмора в настоящее время настолько велико, что даже в классификации этих теорий не найдено общей точки зрения. Виктор Раскин придерживался взгляда, что существующие теории можно разбить на три категории: теории несовместимости (incongruity theories), теории враждебности (hostility theories) и теории высвобождения, избавления (release theories). Теории несовместимости предполагают, что юмор возникает вследствие понимания несовместимости между ожиданием слушателя и тем, что произошло, результатом. Эта идея была высказана Аристотелем и “открыта” несколько раз впоследствии. К наиболее известным приверженцам этой идеи относятся Кант, Шопенгауэр, Кестлер, Paulos (теория математической катастрофы), Hazlitt, Locke, Monro, Nerhardt, Suls, Shultz, McGhee. В последнее время выдвинуты теории познавательной гармонии (cognitive blending theories) Hofstander and Gabora (1989), Coulson (1996, 2001). Некоторые из работ этих авторов готовятся в настоящее время к печати и мы пока не можем на них ссылаться. Теории враждебности восходят к Платону, частично Аристотелю и Цицерону и нашли поддержку в трудах Шопенгауэра, Hobbes и Gruner (1978, 1997). Эти теории говорят о том, что смешное заключается в нахождении чувства превосходства над чем-либо, или в преодолении препятствия, или агрессии, нападения на какой-то объект. Как выразился Ludovici, “смеясь, мы обнажаем клыки”. Теории высвобождения учат, что смешное является результатом высвобождения психической энергии, высвобождая человека от некоторого ограничения. Наиболее известная из этих теорий принадлежит З. Фрейду (1905), объявившему, что юмор позволяет экономить психическую энергию. К приверженцам подобной точки зрения можно отнести таких авторов, как Спенсер (1860), Penjon (1893), Kline (1907), Gregory (1924), Eastman (1936) и Monro (1951). Эти авторы полагают, что человеческая деятельность ограничена всевозможными запретами – соблюдением логичности, необходимости прямо выражать мысли, придерживаться здравого смысла. Юмористическая манера выражения мыслей или общения освобождает нас от этого пресса, например, при посредстве часто цитируемых Фрейдом сальных шуток и анекдотов. Последующие исследования показали, что ни один из механизмов, описанных Фрейдом, не является уникальным для юмора. Аттардо в своей последней работе (в печати) полагает, что теория Фрейда может быть отнесена к теории несовместимости. В работе В.Раскина содержится утверждение (стр. 131), что все три группы теорий хорошо описываются семантической теорией юмора. Может быть это и так, но найден ли этой теорией тот самый ключ к пониманию основного вопроса: почему мы смеёмся? Мы не нашли в книге Раскина ответа на этот вопрос. Б.Дземидок (О комическом. М., 1974) объединяет концепции комического в следующие группы: Теория негативного качества. Теория деградации. Теория контраста. Теория противоречия. Теория отклонения от нормы. Теории смешанного типа. Многие исследования полны поверхностного теоретизирования и содержат мало эмпирических данных. Большинство из них грешат узкой направленностью и совершенно игнорируют общую картину. Некоторые исследователи ограждают себя узко-специальными или изобретёнными ими терминами в надежде, что эти термины смогут заменить истинное понимание явления. Имеющиеся эмпирические исследования, в свою очередь, описывают ценные наблюдения, но не содержат обобщения, позволяющие эти наблюдения объяснить. Чтение многочисленных работ и дискуссии со специалистами, профессионально занимающимися вопросами юмора, привели нас к несомненному заключению о том, что механизм смешного далёк от понимания. Теория юмора, полно, логично и убедительно раскрывающая его природу, пока не создана.
Есчо... 3. Смешное как защитная функция Из сказанного в разделе 2.2.2. (Агрессивная природа юмора) можно сделать вывод о том, что юмор – удел сильных и агрессивных особей нашего рода. Но иерархия в нашем обществе не является чем-то раз и навсегда установившимся. Борьба за место наверху происходит постоянно. Те, кто временно оказался внизу и не имеет возможности шутить так же непринуждённо, как вышестоящие, вынужден пользоваться юмором, который мы назовём “защитным”. Мы ограничимся четырьмя видами “защитного” юмора, в которых эта функция прослеживается отчётливо. К этим видам отнесём: юмор военный, политический юмор (в странах, где свобода слова ограничена), юмор еврейский, и то, что называют “пир во время чумы”. Здесь может быть проведена аналогия с японской борьбой дзюдо, что буквально переводится, как “мягкий путь”. Дзюдоист уклоняется от прямых ударов, он уступает противнику не силой, но ловкостью ставит того в невыгодное положение, где легче провести ловкий приём и одержать победу над превосходящим тебя по физической силе соперником. Рассматриваемые в этой главе виды юмора используют ту же тактику. Для победы в словесной схватке вовсе не обязательно обладать решающими логическими аргументами или знанием. Цель юмора – поставить соперника в психологически невыгодную ситуацию, находясь в рамках безопасного (дозволенного) общения. Военный и политический юмор рождены из необходимости большинства подчиняться меньшинству, т.е. командующему составу или властям. Еврейский юмор возник в национальной среде, в той или иной мере обособленной, ограждённой от этнического и религиозного большинства культурными, религиозными и законодательными барьерами. “Пир во время чумы”, очевидно, носит ту же защитную функцию повышения жизненных сил организма, сопротивляемости к экстремальным условиям. Юмор, исполняющий защитную функцию, не ограничивается этими примерами. Можно назвать такие виды, как юмор висельника, истерический смех и т.д. 3.1. Военный юмор Начнём с парадокса: армию нельзя представить без юмора, так же, как невозможно представить её без строгой дисциплины. Большая часть военного юмора строится на высмеивании, выставлении в невыгодном свете тех, кому военнослужащие обязаны беспрекословно подчиняться. Задача эта непроста, но помощь здесь оказывают сами вышестоящие начальники. Молодые офицеры приходят в армию, вооружёнными современными знаниями, и часто попадают в подчинение к старым служакам. Особено часто это случается на общевойсковой подготовке, которую завтрашние офицеры проходят под командованием сержантов. Военные шутки рождаются как экспромт, но многие из них имеют долгую жизнь. Один из офицеров-строевиков Киевского военного училища, с которым связано детство автора, пытаясь придать строю курсантов с одинаковыми чемоданчиками необходимое единообразие, выпалил однажды: “У кого стоит между ногами, поставьте рядом”. Майор этот давно ушёл от нас в мир иной, но фраза его живёт. Другой случай, произошедший в том же училище, стоил одному из его участников дисциплинарного взыскания, несмотря на проявленную им безупречную логику. Молодой офицер был остановлен комендантом училища, который строго спросил его: - Почему у вас сапоги не блестят? - А с чего б они блестели, товарищ подполковник? - Как с чего? - не понял комендант. - Да я их месяц не чистил, так с чего б они блестели? Наиболее популярного героя военного юмора - Йозефа Швейка - можно рассматривать не как абсолютное отрицание специфичной общности - армии (социологический аспект) и не как “беспощадную критику австро–венгерской монархии” (политический аспект), а как обычное внутреннее противодействие, оппозицию простого человека навязываемым ему “героическим” стандартам поведения. Наибольший эффект производит показ несоответствия маленького смешного человека и строгой организации. Герои военного юмора балансируют на тонкой грани дозволенного уставными отношениями. Тем большая изобретательность требуется, чтобы получить преимущество в неравных условиях: - Чей это окурок валяется? - Ничей, товарищ майор! Курите на здоровье! На охоте: - Эй, сержант, я убил зайца? - Никак нет, товарищ генерал. Вы изволили его помиловать. 3.2. Политический юмор Вполне очевидно, что политический юмор является реакцией (иногда неадекватной) на слишком большую концентрацию власти в обществе. Он служит примером относительно безопасного высвобождения накопившейся агрессивности по отношению к высшей власти. Власть рождает институты, стремящиеся наложить на общество те или иные запреты. Люди ищут любые формы сопротивления авторитарным поползновениям, и, разумеется, юмор — одна из самыхх эффективных форм такого сопротивления. Двое сидят в кафе. Один из них читает журнал, на обложке которого изображены “москвич” и “Роллс Ройс”. Второй посетитель спрашивает: - Какая машина вам больше нравится? - “Москвич”, конечно. - Сразу видно, что вы о машинах ничего не знаете. - Да о машинах-то я много знаю. Я ничего не знаю о вас. На фоне всеобщего оцепенения, поразившего общество в период путча ГКЧП, вдруг появилась разящая строчка, призывавшая к сопротивлению: “Забил заряд я в тушку Пуго”. Автор отчётливо помнит, что слышал эти слова за несколько дней до того, как бывший министр внутренних дел застрелился. 3.3. Еврейский юмор В книге Виктора Раскина (Semantic Mechanisms of Humor. - Dordrecht: Reidel, 1985) этому виду юмора посвящён целый раздел (9, глава 6), а вся книга содержит большое количество чисто еврейских шуток и анекдотов. Но сначала приведём два примера, почерпнутых из его книги. 1. Самодержец Всероссийский инспектирует войска. Он подходит к низкорослому солдату на левом фланге и требует назвать имя. - Мухаметдинов, Ваше Величество!!! - Хорошо, Мухаметдинов, скажи-ка мне, братец, смог бы ты убить Царя-батюшку? - Ур-р-р-а-а-а!!! - орёт бедный чурка, нетвёрдо владея русским языком. Раздражённый царь подходит к самому высокому солдату на правом фланге: - Имя? - Иванов, Ваше Величество!!! - Скажи-ка мне, Иванов, смог ли бы ты убить своего Царя-батюшку? - Никогда, Ваше Величество. Лучше себя жизни лишу, родителей своих лишу, чем подвергнуть опасности моего обожаемого правителя, за кого мы все жизни не пожалеем!!! - Молодец, Иванов, - говорит царь и подходит к следующей группе солдат. - Имя? - Рабинович, Ваше Величество. - Скажи-ка мне, Рабинович, смог бы ты убить Царя-батюшку? - Чем? Барабаном? (Россия, 1900). 2. - Я сказала моему сыну жениться на нееврейке (shiksa). Если он женится на хорошей еврейской девочке и она забеременеет, он будет беспокоиться о её здоровье. Если она растолстеет или заболеет, он таки будет переживать. - Но нееврейская жена тоже может забеременеть, или растолстеть, или... - Конечно, но кто ж будет переживать?. (СССР, 1930). Как видим, защитный юмор при определённых условиях может утратить свою основную функцию и обнажить “клыки и когти”. Раскин, несмотря на это, считал еврейский юмор “само-уничижительным” (self disparaging). “Еврейский юмор включил в себя все этнические шутки, в которых упоминается национальное меньшинство как предмет насмешек. Евреи не всегда являются героями или участниками истинно еврейской шутки или анекдота, но даже шуткам, позаимствованным у других народов, придаётся национальная окраска”. По Раскину, “наиболее часто упоминающимися национальными чертами, высмеиваемыми в еврейских шутках, являются: язвительность, хитрость, ум, трусость, нечистоплотность, еврейская логика, страсть к деньгам, несовместимое отношение к вещам, семейные отношения (еврейские мамы и жёны, а также – JАР, или Jewish American Princess - еврейские дочки). Упоминаются в них и антисемитизм, отношения с неевреями (goyim) и даже погром”. Avner Ziv (1988) определял еврейский юмор как агрессивно-защитный механизм. Это определение может быть распространено на все виды защитного юмора. Хорошей иллюстрацией того, как беззащитный человек может получить преимущество, находясь в невыгодном положении, может служить эпизод из “Бравого солдата Швейка”: “Разбудили также еврея в корчме, который стал рвать на себе пейсы и сожалеть, что не может услужить панам солдатам, а подконец пристал к ним, прося купить у него старую, столетнюю корову, тощую дохлятину: кости да кожа. Он требовал за неё бешеные деньги, рвал бороду и клялся, что такой коровы не найти во всей Галиции, во всей Австрии и Германии, во всей Европе и во всем мире. Он выл, плакал и божился, что это самая толстая корова, которая по воле Иеговы когда-либо появлялась на свет божий. Он клялся всеми праотцами, что смотреть на эту корову приезжают из самого Волочиска, что по всему краю идет молва,что это не корова, а сказка, что это даже не корова, а самый тучный буйвол. В конце концов он упал перед ними и, обнимая колена то одного, то другого, взывал: "Убейте лучше старого несчастного еврея, но без коровы не уходите". Его завывания привели писаря и повара в совершенное замешательство, и в конце концов они потащили эту дохлятину,которой погнушался бы любой живодёр, к полевой кухне. Ещё долго после этого, когда уже деньги были у него в кармане, еврей плакал, что его окончательно погубили, уничтожили, что он сам себя ограбил, продав задёшево такую великолепную корову. Он умолял повесить его за то, что на старости лет сделал такую глупость, из-за которой его праотцы перевернутся в гробу. Повалявшись еще немного в пыли, он вдруг стряхнул с себявсю скорбь, пошел домой в каморку и сказал жене: "Эльза, жизнь моя, солдаты глупы, а Натан твой мудрый!" Как мы видим, все виды защитного юмора, в том числе и само-уничижительного, несут мощный агрессивный заряд, служат оружием в борьбе с превосходящим по силе соперником. 3.4. Пир во время чумы “Землетрясение в Армении потрясло всех советских людей”. Программа “Время”, 20 дек. 1988 года. Известно, что человеку свойственно шутить в критических и опасных ситуациях. Классическим примером были шутки, которыми А.Суворов ободрял своих солдат. Можно спорить об их уместности на поле сражения, но великий полководец за всю жизнь не проиграл ни одного сражения. Д. Лихачёв считал даже, что “ободрение смехом в самый патетический момент смертельной угрозы всегда было сугубо национальным, русским явлением”. Известно, что солдаты, проводившие долгое время в окопах, в сырости и на морозе, не болели простудными заболеваниями. Они чихали, кашляли, но почти никто не попадал в госпиталь с гриппом или ОРЗ. Очевидно, в экстремальных условиях включаются подсознательные защитные механизмы, и юмор – один из них. В опасных ситуациях этот защитный механизм включается автоматически, подсознательно. Автору пришось пережить событие, масштабы которого можно было бы сравнить с чумой. Речь идёт об аварии на атомной станции близ Чернобыля. Когда утром 26 апреля 1986 года мы услышали о “взрыве” на АЭС, первой реакцией был, как помнится совершенно отчётливо ... смех. Ужас, страх перед неопределённостью, пришли потом, но сначала был смех. И он не умолкал многие месяцы во всём Городе, который радиоактивное облако накрыло накануне Первомая. Это было незабываемое время. Беседы, разговоры, споры велись вокруг одного и только одного предмета. Всё остальное перестало существовать. Положение усугублялось тем, что власти не нашли ничего лучшего, как перекрыть все источники информации и даже опечатать приборы для измерения радиоактивности, находящиеся на каждом крупном предприятии в отделах Гражданской Обороны. В ответ появилось множество анекдотов, шуток, частушек, большая часть которых была посвящена двум темам: предполагаемому снижению потенции у мужчин и несомненной роли алкоголя в подавлении последствий радиации. Когда 8 мая автор выходил из самолёта в Вильнюсском аэропорту, первой фразой, которую он уловил в толпе встречающих, была частушка: Запорожец – не машина, Киевлянин – не мужчина. Киевские мужчины не остались в долгу и пытались всеми силами доказать ложность этого утверждения. Сексуальная активность в городе резко возросла. Но в ещё большей степени возросло количество смеха. Проходя институтскими коридорами, можно было слышать раскаты, просто взрывы смеха, постоянно доносящиеся из-за закрытых дверей лабораторий и кабинетов. Город смеялся!!! И мы выжили.
И на паследок... 4. Классификации комического Первые попытки классифицировать остроумие восходят к античной древности: они были предприняты Цицероном и Квинтилианом. Цицерон опирался при этом на свой опыт публичного оратора. В трактате “Оратор” он разделил всё остроумие на два основных типа: 1. Смешное, проистекающее из самого содержания предмета. 2. Словесная форма остроумия, которая включает в себя: абсурд двусмысленность неожиданные умозаключения каламбур аллегория противоположность кажущаяся простота карикатурное изображение сравнение (похожесть) противоречие (противоположность) несбывшееся ожидание уклончивость ирония метафора передразнивание небылица пословица лёгкая насмешка неожиданность недооценка буквальное понимание слов необычное истолкование имён собственных. Это - первая формальная классификация остроумия. Можно представить себе, с каким мастерством и, очевидно, практическими результатами, великий оратор пользовался этими приёмами. Квинтилиан тоже рассматривал остроумие в связи с риторикой. Он более чётко, чем Цицерон, отделял остроумие от просто смешного. Он понимал, что человек смеётся не только над тем, что остроумно, но также над глупостью, трусостью, невоздержанностью и пр. Все причины, вызывающие улыбку и смех, Квинтилиан разделил на 6 групп: 1. Изысканность (urbanitas). 2. Грациозность (venustum). 3. Пикантность (salsum). 4. Шутка (facetum). 5. Острота (jocus). 6. Добродушное подтрунивание (decacitas). Александр Лук классифицировал известные ему приёмы остроумия следующим образом: 1. Ложное противопоставление. 2. Ложное усиление. 3. Доведение до абсурда: а) преувеличение (гипербола); б) преуменьшение или смягчение (эвфемизм). 4. Остроумие нелепости: а) соединение двух логически несовместимых высказываний; б) паралогический вывод. 5. Смешение стилей, или "совмещение планов": а) смешение речевых стилей; б) перенос терминология; в) несоответствие стиля и содержания; г) несоответствие стиля речи и обстановки, где она произносится; д) псевдоглубокомыслие. 6. Намёк, или точно наведенная цепь ассоциаций. 7. Двойное истолкование: а) игра слов; б) двусмысленность. 8. Ирония. 9. Обратное сравнение: а) "чистое" обратное сравнение; б) буквализация метафоры. 10. Сравнение по случайному или второстепенному признаку, перечисление разнородных предметов и явлений в "едином списке". 11. Повторение: а) "чистое" повторение; б) повторение с изменением грамматической конструкции; в) повторение с изменением смысла. 12. Парадокс. Виктор Раскин различает вербальные виды смешного следующим образом (список неполный): Насмешка. - Кто этот джентльмен, с которым я тебя видела вчера вечером? - Это не джентльмен, это – сенатор. Насмешка над собой. Осуждённый, которого ведут на расстрел в понедельник: “Ни фига себе, неделька начинается”. Самоуничижительный юмор. Загадка. Игра слов. - С чем, в первую очередь, сталкивается человек, впервые попавший в Нью-Йорк? - С автомобилем. Thomas C. Veatch в своей “A Theory of Humor” приводит следующий (также неполный) список видов смешного: Доведение до абсурда. Сатира. Буквальное понимание метафор. Ирония. Двусмысленность. Игра слов. Противоречие. Несовпадение. Уход от опасности. Обозначение превосходства. Излишняя рациональность. Отклонение от обычного. Другие. Мирослав Войнаровский (http://psi-logic.narod.ru/steb/steb.htm) разделяет смешное на следующие виды: Аникс (термин, введённый Войнаровским) Каламбур Гротеск Двусмысленность Перевертыш Ассоциации Передвигание Умолчание Повторение Сокращение Расшифровки Намек Недосказанность Эвфемизм Рифма (с намёком на непристойность). Общей чертой вышеприведённых классификаций является то, что в них недостаточно чётко прослеживаются внутренние, коренные отличия. Они не претендуют на научность. Научная классификация видов юмора должна основываться не на перечислении видов смешного или приёмов комического, но на группировании этих приёмов или видов по общим для них существенным признакам. Чем более глубоко нам удастся проникнуть в суть смешного, тем логичнее и, как правило, проще будет такая классификация. В идеале, она может состоять всего из двух разделов. Одна из таких классификаций существует, и принадлежит она З.Фрейду, который различал шутки и комическое следующим образом: “Шутка изобретается, комическое случается”. Раскин также различал намеренный и ненамеренный юмор, что близко к определению Фрейда. Автор данного исследования считает, что имеется более, чем достаточно аргументов в пользу агрессивной природы юмора, в пользу того, что юмор всегда является либо интеллектуальным оружием в борьбе за повышение социального статуса, либо подготовкой к интеллектуальной схватке, своего рода тренировкой, разминкой. Социальный статус измеряется не в абсолютных цифрах. Это – положение человека относительно других индивидуумов. Повышение социального статуса может происходить только двумя путями: собственным возвышением или понижением статуса окружающих. Исходя из этого взгляда, универсальной классификацией смешного могла бы служить следующая: Юмор унижения. Нам смешно, когда кто-то попадает или поставлен в незавидное положение. Юмор возвышения. Мы получаем удовольствие, когда возвышаемся в собственных глазах или над другими. Смешанный юмор. Представляет собой комбинацию двух предыдущих. Нетрудно видеть, что все три вида смешного могут быть использованы для продвижения по социальной лестнице, закрепления достигнутых позиций или для тренировки нашей способности состязаться с другими. Эта ментальная тренировка кажется безобидной и привела многих исследователей к заключению о существовании безобидных шуток, не причиняющих никому вреда. Подобным же образом могут казаться безобидными уроки фехтования, стрельбы или тренировки боксёра – всё зависит от точки зрения и реализации знаний, полученных на этих уроках. Интересно, что агрессивный характер трёх из четырёх видов смешного: сатира, сарказм, ирония и юмор, не вызывает сомнений. И только по поводу юмора мнения расходятся. Многие считают, что существует безобидный юмор, не направленный на чьё-то унижение или возвышение. Постараемся показать, что существует иной взгляд на этот вид смешного. Приведём несколько примеров. Юмор унижения Чистым случаем юмора унижения является насмешка над человеком, попавшим в неловкое положение или обладающего физическими недостатками. Например: “Рыжий, рыжий, конопатый”. Подобный юмор используется клоунами на арене. Белый клоун бьёт рыжего по голове, тот падает. Обливатся водой, попадает впросак. Комедия положений, в частности, фильмы немого кино, над которыми мы смеялись навзрыд, почти целиком состоят из подобного юмора. Но вот близкий случай: Д.Минаев По Невскому бежит собака, За ней Буренин, тих и мил... Городовой, смотри, однако, Чтоб он её не укусил! В этой эпиграмме почти нет присущей юмору загадки, “светящегося противоречия”, разве что небольшое преувеличение, заключающееся в том, что случаи укуса собаки человеком маловероятны. Это – типичный пример унижающего юмора. Заметив, однако, что без этого небольшого противоречия эпиграмма была бы просто плоской и из категории юмора выпала бы. Юмор возвышения А.Иванов – Майе Плисецкой: Я говорить о вас бы мог Экспромтом и не вдруг; Большой театр без ваших ног Буквально как без рук. Казалось бы, где в этой эпиграмме можно найти агрессию? Она безусловно лестна для адресуемой. Но агрессия присутствует и здесь. Блестящая эпиграмма возвышает одновременно и автора, и читателя, и великую балерину. Образ Майи Плисецкой возвышается изысканной лестью. Автор укрепляет свои позиции как лидера отечественной пародии и эпиграммы. Повышается, хотя и в меньшей степени, статус читателя. Всё это становится очевидным при лёгкой переделке текста. Уберём из него элемент юмора. Например, так: Я говорить могу сейчас Экспромтом и не вдруг; Боюсь, Большой театр без вас Буквально как без рук. Смысл эпиграммы остался тот же, присутствует то же количество лести и восхищения. Но исчезла игра слов “без ног – без рук” - и мы чувствуем себя буквально в дураках. Нам не над чем думать, нечего разгадывать. Отсутствует элемент умственной гимнастики. Автор попадает в разряд нудных рифмоплётов. И читатели не получают того импульса возвышения, самовосхищения, как от классической эпиграммы А.Иванова. Приведённая эпиграммы - чистый случай юмора возвышения. Он позволяет нам, читателям, ощущать себе “на уровне”, а иногда и выше уровня, если нам случится услышать эпиграмму в присутствии кого-нибудь, до кого она не дошла. Другим чистым примером такого возвышающего остроумия может служить двустишие О.Мандельштама: Ах, матовый ангел на льду голубом. Ахматовой Анне пишу я в альбом. Смешанный юмор Евгений Евтушенко начал поэму “Братская ГЭС” с обращения к своим предшественникам, в частности, к Есенину: Есенин, дай на счастье нежность мне ... А.Иванов назвал свою пародию “Панибратская ГЭС” и этого названия было бы уже достаточно. Но он написал и следующее: Есенин, дай на счастье руку мне. Пожми мою. Дружить с тобой желаю. Давай с тобой полаем при луне. Ты помолчи. Я за двоих полаю. В этой пародии автор поэмы не только зло и справедливо высмеивается, но начитанному читателю предоставляется возможность вспомнить есенинское “Собаке Качалова”, что, безусловно, служит его (читателя) самовозвышению. Это – юмор смешанного вида, пародия многоплановая, здесь содержится и унижение (пародируемого) и возвышение (автора и читателя). Высказывайте сваи мнения что вы дмаете о юморе и каг вапче к нему атноситесь???
Юмор нам помогает пережить трудные моменты жизни, чем больше смеешься, тем лучше жизнь кажется. Как говориться “Больше позитива!” и у Вас все непременно сложится хорошо!
Чувство юмора бывает разное. – хорошо развитое. Такое дается природой и не требует особенных коррекций. Индивид прекрасно знает, когда именно и что уместнее всего сказать. Его шутки получаются искрометными, легкими. - скрытое. Такое не доставляет очевидных хлопот. Человек с неплохим (но все же не с хорошим!) чувством юмора предпочитает молчание некачественной шутке с его стороны. Иными словами, любит подстраховаться, чтобы не выглядеть пустомелей. - ненатуральное. Это чувство юмора, как искусственный глаз. Он вроде бы и есть, но толку от него никакого (разве что эстетический). Так и в этом случае. Выучит субъект два-три анекдота, афоризма или несколько смешных историй и оперирует ими в течение длительного времени. Сначала вроде бы как раз к месту, а после – уж очень в глаза бросается… - неразвитое вовсе. Данная разновидность – самая печальная. Если чувства юмора нет и никогда не было, то его уже не будет, как не старайся. __________________
